«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

день ругаться с немцами. После обеда это происходило. Покажется немец утром или вечером – сейчас же убьют. А в полдень ничего, и сами вылезают. Начинают ругаться: кто – по-русски, с толком, а кто – „швейн“. Поляки среди немцев были, тоже по-русски здорово ругались. Так целый час забавляются. Раз увидал это француз-адъютант. „Что ж вы не стреляете?“. „Нельзя, потому мы ругаемся“. Француз сам выругался, схватил винтовку и ранил одного немца. Русские возмутились: „Не дело это. Теперь они на нас подумают…“. Много недоразумений было из-за пленных. Русские к ним относились ласково, давали суп, табаку. Французы толковали это как симпатию в „бошам“. Вот одна из происходивших часто сцен: русские ведут в штаб пленного немца. По дороге – француз. Он начинает ножом отрезать пуговицы с шинели немца. „Ты это, собственно, зачем?“. „Сувенир“. „Вот что выдумал! Это ты оставь. Не лето теперь. Без пуговиц ветер гуляет. Слышь? Оставь его!“. Через минуту – драка. Французы негодуют: „Русские дружат с бошами“. Русские неохотно сдавали пленных французам. „Это – наши. Мы взяли. А они, небось, где сидят, да еще над ними куражатся. Пустой народ!»[430].

Впрочем, в ряде случаев французы оказывали положительное влияние на русских. «Несмотря на недружелюбные чувства, русские многому научились во Франции. „Это у нас все норовят драться. А у них скажет „мои женерал” и все выложит, как следует. Так прямо стоит – и никаких. В кафе еще придет, а там хоть полковник, хоть генерал сам – все равно сидит, кофе пьет. Умиляла французская вежливость: „Зайдешь в лавочку – сейчас тебе: „мосье”. Приятно. У нас я хоть на сто целковых куплю, никто мне такого слова не скажет“. Сами заражались учтивостью. Любили заходить в кафе компанией и угощали друг друга по очереди кофеем. И то, что хозяйка приветливо улыбается, и то, что они пьют не чай и не водку, но кофе, приводило их в торжественное настроение. Пили и благодарили друг друга: „мерси“. Дивились, что французы много пьют, а никогда пьяных не видно. „Устройство! Меня возьми – выпью, так тошно станет, беспременно полезу драться. А он пьет и песенки ноет – и ему весело, и глядеть одно удовольствие…“»[431].

Русских солдат «очень… поражали француженки. „Я вот в Шадоне с одной сговорился, а подступить боюсь. Не наша баба. И шляпка на ней, и все говорит, говорит… Такую не облапишь“. В парижском кафе видел я двух русских и с какой-то уличной девицей. Один выругался – товарищ цыкнул на него. „Так она же по-русски не понимает“. „Все-таки при ней неудобно“. Оба чинно улыбались. Вероятно, бедная барышня никогда в жизни не сидела с такими церемонными кавалерами»[432].

И.Г. Эренбургу удалось побывать и во французском вагоне-ресторане. «"Который час?“. „Половина шестого“. „Чорт! Ведь в восемь поезд из Ша-лона“. Этот разговор происходит не в буфете, но в воронке, вырытой снарядом, в полуверсте от немецких окопов. Мы спешим, путаемся по траншеям и по проходам. „Не зажигайте спички, оттуда видно“. „Теперь свернем направо – здесь часто падают…“. Грязь. Потом грузовик. Уезжаем. Останавливаемся. Нельзя зажигать фонарей. Какая-то деревушка. Штаб. Снова едем. Уж скоро восемь. Еле поспели. Вваливаемся усталые, грязные в вагон-ресторан. На столиках – цветы, и ярко горят электрические лампы. От тепла, от света, от людского говора – одуреваем. Все вместе за столиками – от дивизионного генерала до нашего кашевара Булю, который решил ради такого события истратить десять франков. Одиннадцать часов. За потными стеклами реют огни Парижа. В шесть мы еще укрывались от снарядов. Булю купил за франк сигару и наслаждается. Маленький Кири изучает электрический вентилятор. Вот дама в углу с офицером. Как давно мы не видели дам, да еще в большой шляпе!.. Это рай или болото? „Скажи, Булю, отчего сердце, увидев смерть, не забыло уюта. Отчего до последней минуты привязано оно тысячами нитей к этим пустым, ненужным и трижды дорогим вещам?“»[433].

Известный российский прозаик и публицист Н.А. Афиногенов был рядовым в Экспедиционном корпусе Русской армии во Франции и оставил воспоминания о жизни русских солдат на Западном фронте: «У французов были прекрасные полковые кооперативы, в которых мы потихоньку, через „черных“, брали вино и другие продукты, покупали французские газеты, в которых жадно искали сведений о России; почта с родины до нас не доходила, письма попадали вскрытые, замазанные, повычеркнутые, так что оставались только бабьи поклоны… Жили, наблюдая чужую жизнь, а эта жизнь была интересна. Артиллерия французская превосходна – на один немецкий выстрел отвечали десятью. Саженные, глубокие окопы с траверсами (элемент открытых фортификационных сооружений в виде поперечного вала, который располагают на протяженных прямолинейных участках для прикрытия входов, защиты от рикошетов. – Прим. автора), отличными ходами сообщений, с маленькими мулами для переноски тяжестей, прекрасные шоссейные дороги, прямо подходящие ко второй линии, железные узкоколейки, деревни, за шесть миль от позиции живущие полной мирной жизнью: с кафе, магазинами, театрами и т. д. Аэропланы, десятками вылетающие на обследование. Бесчисленные автомобили ежедневно подвозят все необходимое для частей войск… Пайки выдавались нам обильно, а мы, по обыкновению, жадничали и „копили экономию“, которой и накопили до трехсот тысяч франков на полк. Варили всего одно блюдо, в которое складывали все – и мясо, и рис, и зелень. Солдаты получали 35 франков в месяц, как все колониальные войска, и, конечно, расходовали все деньги на питание. Хлеб выдавался белый роскошный. Поп, было, выпросил черный, о чем писал целый доклад французскому начальству, доказывая, что русский солдат привык к черному, но он обходился дороже, да и любовь русского солдата к черному хлебу была сомнительна, а потому попова затея не прошла, хотя выдавали раз в неделю черный хлеб, к которому никто не притрагивался, а берегли от других дней белый. Солдаты покупали все. Вино – франк бутылка, виноград, фрукты – кило 80 сантимов, разные консервы, все, что попадало на глаза и под руку, и не оставляли от жалования себе ни копейки про запас, что, конечно, очень удивляло бережливых французов… Иногда брали в складчину на все жалованье вина, чтобы хоть раз напиться всласть, да так и пропивали все деньги, а пьяны не были… Когда наш командный состав видел, что солдат несет бутылку вина, то бутылка тут же разбивалась, а солдату давали 25 розог; солдат, конечно, шел покорно на кобылу. А в следующий раз сливал вино в банку, в которой хранилась маска от газов… И при газовых атаках погибал без маски»[434].

С.М. Тебеньков